Главная дуэль нашего всего.
«В первый раз, как стал потом стрелять, я дал сряду четыре промаха по бутылке в двадцати пяти шагах. У нас был ротмистр — остряк, забавник. Он тут случился и сказал мне: знать у тебя, брат, рука не подымается на бутылку.»
(А.С.Пушкин, «Выстрел», 1830)
Известно, что «Выстрел» — наиболее автобиографичный опус из всего корпуса «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». Это скриншот реальной дуэли, состоявшейся в 1822–м году промежду «нашим всем» и прапорщиком генштаба А.Зубовым.
К слову, та дуэль была необычной — инициатором вызова был Зубов. Из 30 зафиксированных историками инцидентов, только в 5 случаях Пушкин получал вызов. В остальных — задирался первым. Соотношение — 6:1. Есть подозрение, что репутация «неблагонадёжного» получена им отнюдь не по политическим причинам.
И действительно — в жандармских списках лиц, подлежащих надзору ввиду неудобства для общественного спокойствия, Александр Пушкин характеризуется вовсе не вольнодумцем, а карточным понтёром и дуэлянтом. В частности, в одном из таких списков он презентован за нумером 36 как «известный в Москве банкомёт».
Надо заметить, что вздорность характера поэт демонстрировал регулярно, и доставалось в первую очередь родственникам. Пример номер раз: приехав в родовое гнездо, он вдрызг разругался с отцом, что привело «…в конечном итоге, к отъезду из Михайловского отца, матери, брата и сестры поэта. Пушкин остался в Михайловском один, в обществе няни Арины Родионовны.» [Ю.М.Лотман]
Пример номер два: «Сразу после свадьбы семья Пушкиных ненадолго поселилась в Москве на Арбате… Там супруги прожили до середины мая 1831 года, когда, не дождавшись срока окончания аренды, уехали в столицу, так как Пушкин рассорился с тёщей…» Некоторые вполне уважаемые исследователи катят бочку на тёщу, но что–то мне сомнительно…
И, наконец — первая дуэль Пушкина тоже началась с родственника. С дяди: «Александр Сергеевич, только что выпущенный из лицея, очень Павла Исааковича полюбил, что, однако, не помешало ему вызвать Ганнибала на дуэль за то, что тот в одной из фигур котильона отбил у него девицу Лошакову, в которую, несмотря на её дурноту и вставные зубы, Александр Сергеевич по уши влюбился.»
Дядя, кстати, тоже был не промах по части срифмовать экспромт. И тем же вечером сочинил:
Хоть ты, Саша, среди бала
Вызвал Павла Ганнибала;
Но, ей–богу, Ганнибал
Ссорой не подгадит бал!
Хронологическая статистика пушкинских дуэлей поражает стабильностью — ни дня без строчки, ни года без дуэли. Впрочем, график нелинейный. Были в нём всплески и провалы. Вполне объяснимые (и не только возрастом). Рекордные 8 вызовов 1822–го года — это, конечно, влияние пряной атмосферы Бессарабии и Кавказа, а также озверение от безделья на виртуальной службе по департаменту Коллегии иностранных дел. А полные нули 1824–25 и 1830–35 и того проще объяснить. Первый ноль — это Михайловское (там не с кем было). Второй ноль — женитьба, дети и начало нормальной карьеры. Целых 5 лет держался! И вообще — только что написан «Выстрел». Этой сублимации хватило надолго.
Но у внимательного читателя неминуемо возникает вопрос: как ему удалось уцелеть в трёх десятках поединков, и почему он сам никого не убил? На второй вопрос ответить проще — Пушкин никогда не стрелял первым. И вторым стрелял не всегда (как и Сильвио из вышеупомянутой повести). На первый вопрос тоже есть ответ: дело, в принципе, редко доходило до стрельбы. Больше чем в 2/3 случаев дуэли отменялись. По разным причинам. Чаще всего секундантам удавалось примирить противные стороны.
Однако, главная дуэль Пушкина не только не состоялась, но и попала не во все реестры, ибо формально вызов не был получен контрагентом. Почему же тогда она главная? Дело в том, что Пушкин «бросил перчатку» Фёдору Толстому по прозвищу «Американец». А это совершенно особый случай…
«Убитых им [на дуэлях] он сам насчитывал 11 человек. И он… аккуратно записывал имена их в свой синодик… [У него] было 12 человек детей, которые все… умерли в младенчестве… По мере того, как у него умирали дети, он вычеркивал из своего синодика по одному имени убитого им на дуэли человека и ставил сбоку слово «квит». Когда же у него умерла прелестная, умная 12–летняя дочка, по счёту одиннадцатая, он… вычеркнул… последнее имя и облегченно вскрикнул: «Ну,слава тебе, Господи! Хоть мой курчавый цыганёночек будет жить!»» Из мемуаров М.Ф.Каменской (в девичестве — Толстая, двоюродная племянница Феди), 1894 г. А жена была цыганкой — да.
Фёдор Толстой — личность примечательная и неоднократно отражённая в отечественной беллетристике. Оба Александра Сергеевича (Грибоедов и Пушкин) сделали его прототипом второстепенных персонажей. А племянник Лёва, пиша «Войну и мир», срисовал с дяди образ Долохова. Это, так сказать, не считая мелких дребезгов в текстах литераторов второго эшелона. Толстой об этом, разумеется, знал и, присутствуя на театрах, неизменно подтверждал своё прототипство. Более того, он тщательно избегал дуэлировать с теми, кто несёт ему всенародную славу.
Боевые заслуги блестящего аристократа (вполне себе героическое участие в разнообразных войнах, включая Отечественную) мы сейчас рассматривать не будем, а вот история прозвища заслуживает отдельного внимания. Фёдор действительно был в Америке (на Алеутских островах, где приобрёл модные индейские наколки), причём попал он туда при скандальнейших обстоятельствах.
«На одной из станций мы с удивлением увидели вошедшего к нам офицера в Преображенском мундире. Это был граф Ф.И.Толстой… Он делал путешествие вокруг света с Крузенштерном и Резановым, со всеми перессорился, всех перессорил и как опасный человек был высажен на берег в Камчатке и сухим путём возвращался в Петербург.» (из « Воспоминаній Филиппа Филипповича Вигеля», 1864) Резанов, между прочим, тот самый — который «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду…»
Чтобы представить себе степень «опасности» шаловливого аристократа, можно привести в пример такую шутку графа (относительно невинную в сравнении с прочими): «Старичок корабельный священник был слаб на вино. Фёдор Иванович напоил его до сложения риз и, когда священник как мертвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казённой печатью, украденной у Крузенштерна… А когда священник проснулся и хотел приподняться, Фёдор Иванович крикнул: «Лежи, не смей! Видишь, казённая печать! » Пришлось бороду подстричь под самый подбородок». (см. Каменскую) Меня эта история почему–то совершенно не удивляет. Возможно, потому, что когда–то я учился в одном классе с Василием Толстым — прямым потомком графа. Так вот, Вася вёл себя примерно так же.
Итак, Александр и Фёдор знакомятся в 1819, а уже через год возникает повод для дуэли — вслед высланному в Бессарабию Пушкину летит оскорбительная для чести дворянина сплетня: граф распространил в Москве слух, будто Пушкин перед отправлением был высечен в Охранном отделении.
«Услышав, что Пушкин был отведён к Лаврову и пробыл там до вечера, и что все разно об этом судят, что неизвестно, что там было, и что с ним в полиции сделали, Фёдор Толстой сказал об этом просто и кратко:
– Выпороли.» [Ю.Тынянов]
Это до такой степени не шутка, что Пушкин оказывается на грани харакири. В черновике неотправленного государю–императору письма он пишет: «Я увидал себя опозоренным перед светом. На меня нашло отчаяние: я метался в стороны, мне было 20 лет. Я соображал, не следует ли мне прибегнуть к самоубийству…»
И тут возникает любопытная параллель — первоначально повесть «Выстрел» состояла из одной главы (последняя авторская ремарка — «окончание потеряно»). Но позже (автор передумал через два дня) была приписана глава вторая, действие которой происходит через шесть лет, и противник Сильвио (авто–прототип) называется не по имени, но «графом», что характерно.
Следите за руками: в 1826 (через те же шесть лет после того как…) Пушкин посылает Толстому вызов — всё по тому самому поводу. Эти годы не прошли даром — Сергеич усиленно упражнялся в стрельбе.
«Пушкин, например, говаривал, что он ужасно сожалеет, что не одарен физическою силой, чтоб делать, например, такие подвиги, как английский поэт, который, как известно, переплывал Геллеспонт… А чтобы сравняться с Байроном в меткости стрельбы, Пушкин вместе со мной сажал пули в звезду». (из воспоминаний А.Н. Вульфа, записанных М.И. Семевским)
Дальше начинается латиноамериканский сериал — «архивный юноша» С.А. Соболевский по поручению Пушкина ищет Толстого по всей Москве, чтобы передать ему вызов, а тот прячется, ибо не хочет убивать популярного литератора. Невыгодное это дело в плане реноме. Это вам не гусара какого шлёпнуть. В общем, организовать дуэль стремительным домкратом не вышло. Страсти поутихли. Потом нашлись, слава богу, примирители, потом Александр с Фёдором обратно задружились. Причём до такой степени, что Толстой стал сватом — именно через него шли официальные переговоры с семьёй Гончаровых. Позднее в письмах Пушкина жене Американец фигурирует под агентурной кличкой «наш сват».
И тут сюжет опять закольцовывается: первая дуэль Пушкина — с родственником и последняя — тоже. Ведь Жорж Дантес приходился Сергеичу свояком (муж сестры жены — Екатерины Гончаровой). К этому следует добавить, что шансы молодого кавалергарда супротив опытного камер–юнкера были не велики, особенно с учётом весьма кровожадных условий, на которых фактически настоял Пушкин (хотя отечественная пушкинистика любит сваливать вину на секунданта Дантеса — виконта д’Аршиака).
«Дантес стрелял плохо. Он был близорук, и вообще искусство стрельбы не требовалось для поступления в Лейб–гвардии кавалергардский полк. Это как–то не входило в дворянские доблести. Пофехтовать да, а вот метко стрелять – что–то в этом немного плебейское. Это разбойники, понимаете, типа Вильгельма Телля…» [мнение М.Веллера]
То, что произошло на Чёрной речке, выпадает из логики. Как будто злой и безнаказанный гений Фёдора Толстого вселился в бедного (во многих отношениях) француза и… Не знаю, как это объяснить, не знаю…
