«Я узнал о его смерти позже всех. В то время я находился в Греции, и никто не решился мне позвонить и сообщить, что Володя нас покинул. Я был со своей подругой–американкой в Афинах. Она знала Володю, я их как–то познакомил во Франции. Она сидела со мной в ресторане, был душный вечер. Она была чем–то встревожена, и я это почувствовал. Она несколько раз, когда мы ужинали, задавала какой–то странный вопрос — ты сильный человек, Миша, как многие русские? Я посмотрел на нее изумленно и сказал — ну конечно, мы все же гиганты. А в третий раз, когда она меня спросила и пристально на меня посмотрела, меня как бы озарило, и я сказал ей — Володя. Она очень любила его творчество, сама занималась музыкой. Она заплакала и сказала — да, он ушел. Она прочитала это в газете. Она купила газету в Афинах, а до тех пор мы жили на маленьком острове. Она прочитала заметку о том, что в России ушел из жизни великий бард. Конечно, для меня это был колоссальный удар. Мы всю ночь бродили по улицам. Под утро поехали к Георгию Костаки, известнейшему коллекционеру русского авангарда, дяде Жоре, как мы его называли. Он в то время жил в Афинах. Конечно, он был очень расстроен. Но когда он увидел мое совершенно перекошенное лицо, он обнял меня и сказал — ты знаешь, он вовремя ушел. Это меня поразило. Я был дико оскорблен этим выражением. А он сказал, что то, что он таким молодым ушел, может это здорово, это как Пушкин, как Лермонтов. Он хотел меня утешить.
А то, что Володя уходил, он это сам, конечно, предчувствовал. Я в некоторых своих воспоминаниях писал о том, что я буквально уговаривал его не умирать, потому что он последние два года кроме алкоголя, к сожалению, пристрастился к наркотикам. Все мы понимали, что это конец. Со мной он попрощался странным таким образом. Когда я приехал из Америки, он улетал в Россию, как оказалось, навсегда. Когда я вернулся, я у себя на столе увидел маленький конверт. И там находилась маленькая записка, обращенная ко мне. Я сейчас говорю с вами, а в руках у меня оригинал, и я читаю. «Михаилу Шемякину, чьим другом посчастливилось быть мне.
Как зайдешь в бистро–столовку,
По пивку ударишь —
Вспоминай всегда про Вовку:
Где, мол, друг–товарищ!
А в лицо — трехстопным матом,
Может — хоть до драки, —
По себе же помни: братом
Вовчик был Шемяке.
Баба, как наседка, квохчет
(Не было печали), —
Вспоминай! Быть может, Вовчик —
«Поминай, как звали».
M. Chemiakin —
всегда, везде Шемякин, —
А посему французский не учи!..
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи.
Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром! —
Поживем еще, братишка,
Po–gi–viom!
Это было его прощальное письмо. Мы сидели перед отлетом в моей мастерской, я куда–то убегал, и в этот момент он или написал, или положил уже написанное им ранее письмо. Спрятал между двумя моими рисунками вот эти стихи.» — Михаил Шемякин о Высоцком.
